Бесконечно белое  - Пальмира Керлис

Позвякивание старинной гирлянды, блеск мишуры, запах елки и мандаринов. Их яркие солнечные шкурки везде… Для аромата, говорит бабушка. На густых еловых лапах конфеты батончики, папины любимые. Игрушки – с миру по нитке, новые, сверкающие и совсем старые, тусклые, потертые, родные. На столе праздничный сервиз, хочешь ешь, хочешь картинки рассматривай. Дедушка сто лет назад из Германии привез. Дедушка давно умер, а сервиз остался. Его так и называют – дедушкин. Бабушка говорит, что на свадьбу мне его подарит. Какая еще свадьба, скажет тоже. Мама весь вечер ест зеленые яблоки. Сочно хрупает, жмурится от удовольствия. Я попробовала – кислятина, фу. Распакованные подарки, смех, поцелуй бабушки на прощанье. Обнимает мягкими руками, сует что-то в карман. Пахнет булочками. От нее всегда пахнет булочками. С улицы зовет мама, пора. Толпы людей, хлопки, россыпь салютов в черном ночном небе, грязный снег под ногами. Шум давит, колется, ворочается болью в голове. В машине становится легче. Замираю посередине заднего сидения и смотрю в лобовое стекло. Широкая дорога, обманчиво неотрывная белая полоса, мелькание встречных фар. В одном кармане – горстка конфет. Вот же, как маленькой, а мне уже четырнадцать! В другом – свернутые в трубочку деньги с запиской – купи себе что-нибудь в поездке. Да! Завтра каникулы, завтра уезжаем! Папа включает радио и начинает с чувством подпевать, мы с мамой перемигиваемся: нашему папе медведь на ухо наступил. Только мы ему об этом не скажем. Ни за что! Звонок телефона, успокаивающий папин голос, противный визг в трубке. Тетка! Точно она, я же чувствую… Боль вернулась, стукнув в виски, расползлась по затылку и упала в живот. Тетя поедет с нами. Что?! Будет опять подслушивать, подглядывать, копаться в вещах и всех ссорить? Пап, ну мы так долго мечтали, чтоб втроем… Папа упрямо твердит – у тети сложный период, ей надо отдохнуть. У нее вечно сложный период, потому что дура. Улыбается своей противной улыбочкой, сюсюкает, а сама нас ненавидит! Нет, я не придумываю ничего, я знаю! Папа начинает злиться, я так отчетливо вижу эту злость, будто красным вспыхивает. Чеканит буковка к буковке – она его сестра, и он запрещает говорить про нее гадости. Ну и хорошо, я вообще могу с ним не разговаривать. Ни-ког-да. Но с ней не поеду! Голова болит нестерпимо, глаза жжет чужой свет. Откуда он взялся? Три контура: один папин и два у мамы, большой и маленький. Конфеты сплющиваются одна за другой, липко тают под пальцами. Что? Тетя едет, а я нет? Мама виновато мерцает желтым, молчит. Вот, значит, как?! Предатели… Не нужна мне такая семья. Не нужна! Это и выкрикиваю – громко, хватаюсь за обоих, хотя вроде и не дотронулась вовсе. Рядом растекается что-то странное, густое. Рывок… Визг колес, жуткий грохот. За накренившимся окном – ночь, а откуда-то свет, яркий, бесконечный…

Я распахнула глаза. Темнота… Не свет, слава богу, темнота. Сердце бухало где-то в горле, из-под мокрых волос градом катился пот. Жарко. Так жарко, что во рту пересохло. Одеяло горячее, простыня к спине липнет – к черту. Пол ледяной – ступни враз свело, стена холодненькая, всем телом к ней прижаться…. Остатки кошмара таяли, перед глазами проступала чужая комната. Так. А где я?..

В соседней комнате вспыхнул свет, прошлепали босые шаги и притихли у двери.

– Ты чего? – встревоженно спросили оттуда.

Видно нехило эмоциями жахнула, раз хозяина с постели сдуло.

– Полнолуние… – хрипло сказала я и закашлялась. – Не спится.

Дверь заскрипела и приоткрылась, впустив кривую полосу света.

– Крови хочется? – В щель осторожно просунулась взлохмаченная голова. – Или повыть?

Осмелел спросонья? Пару раз моргнул, привыкая к темноте, с интересом уставился на меня и присвиснул. Ну, не сплю я в плаще и сапогах. И в платье. В комнату моментально протиснулся оставшийся Поняша, замотанный в пуховое одеяло.

– Замерзнешь, – предсказал он и красиво облокотился о косяк.

– Замерзнете! – поправила я.

Одеяло поехало вниз, Поняша дернулся, пытаясь удержать, и промахнулся. Опа… Что у нас тут? Белое тело, семейники в елочку и носки, куда ж без них – герой любовник как он есть. Я не удержалась и захохотала в голос.

Мелькнувший темный силуэт, секунда – и смял, впечатал в стену. Навалился, не выдохнуть… Губы жадно накрыл чужой рот, смех беспомощно пискнул в горле. По венам расползалось что-то тягучее, жаркое, первобытное. Горячие руки везде, а все мало, мало. Треск. Белье? Черт с ним! Кожа под пальцами влажная – моя, его… Не разобрать. Хэллоу, Долли – то ли хриплый шепот, то ли послышалось. Потолок качнулся влево-вправо…

Спокойно рухнуть на кровать позволили лишь под утро. Сил не хватало даже на то, чтобы сдуть челку с глаз, ныла лопнувшая губа. На полу валялся натюрморт из белья, носки и оба одеяла. Одно у двери, другое у кровати. Нет, это не Поняша! Это дикий мустанг прерий… С ним все понятно, а вот меня то с чего понесло? Не в моем вкусе Поняши. Все картошечка виновата. Не стоило ее есть на ночь. На ночь вообще есть вредно…

Проснулась я в одиночестве, но под одеялом. Поняша исчез, вместе с ним исчезло второе одеяло, трусы в елочку и эротичные носки. То, что невразумительной кучкой лежало у стены, очевидно, мое. Позже проверю, может там еще что-нибудь можно спасти. В простенке между окнами нахально торчал выключатель. Вот где прятался, зараза! Я с удовольствием потянулась. Ни намека на головную боль, ни грамма усталости, легкость – хоть взлетай! Дар покорно откликался, переполняло силой, со всеми положенными бонусами. Обмотавшись покрывалом, я выглянула в большую комнату. На диване было пусто, зато за соседней дверью отсвечивала энергия, которой я ночью нахапалась по самое не балуйся. Спит, мустанг. За третьей дверью обнаружилась кухня: шкаф с посудой, типично дачный умывальник, электрическая плитка и, наконец, он – холодильник. Колбасы не было. Одно малиновое варенье в стеклянных баночках и потрясший воображение запас йогуртов. Малиновых. Целая полка, в три ряда!

Я откусывала от найденного в хлебнице батона хрустящую корочку, запивала йогуртом и бездумно смотрела в окно. Уютно гудел холодильник, за стеклом качалась мокрая ветка с одиноким листом, где-то вдалеке лаяла собака. А неплохо здесь. Пожалуй, задержусь. Тем более мне все равно откуда раздавать ментальные долги.

Съев полбатона и изрядно проредив популяцию йогуртов, я вернулась в комнату и растянулась на кровати. Хорошо… Пропитанный энергией воздух знакомо отливал мягким светом, играл сотней радужных бликов. Прыжок! Бешеный вихрь, мгновенно разлетевшаяся реальность и… Небо над лесом черное, непроглядное, словно его густо замазали краской. Переливается россыпь светляков в траве, в чаще то здесь, то там вспыхивают красные злые глазки. Кролики-беспредельщики, их мир.

В кустах зашуршало, я нагнулась и решительно раздвинула ветки. Упс-с. Наглой пушистой морды не было. Вместо нее – сердитая детская физиономия.